Матвея Пинхасовича разбудили среди ночи. Ничего не поделаешь – такая уж работа. Ненормированная. К исследованию следовало приступать не позже, чем через час после самого События. Он еще со времен Брежнева говорил именно "исследование" и кривился, если сотрудники его отдела употребляли при нем иные термины. Даже такие нейтральные и «невинные», как священнодействие. «Да поймите вы, в том, чем мы занимаемся, нет никакой мистики! – возмущался Матвей Пинхасович, тряся своей знаменитой хоттабычевской бороденкой. – Это наука, причем, наиточнейшая» .

Действительно, обе комнаты его отдела были набиты самыми точными спектроскопами и прочей новейшей и дорогостоящей импортной аппаратурой. Сам же Верховный Авгур, как его с легкой руки какого-то остряка тайком величали сотрудники, предпочитал всем этим новомодным штучкам обычный микроскоп, какие можно увидеть в любом школьном кабинете биологии.